Назад

Врубель

    Эстетике в педагогической системе Весселя принадлежало также чрезвычайно важное место, и, конечно, это покоилось на "разумном" сознании единства этического и эстетического совершенства, необходимости и возможности практического достижения этого единства. Естественно, что Вессель был далеко не чужд искусства, - в его доме можно было смотреть художественные журналы, слушать музыку. Как раз в ту пору, когда здесь жил Врубель, Вессель готовил к изданию совместно с Альбрехтом сборник детских и народных - солдатских и матросских - песен, им собранных, под названием "Колядки". Таким образом, в педагогической системе Весселя - просветителя, рационалиста - витал и дух романтизма.

    Идеи гармонического воспитания испытывались Николаем Христиановичем и на собственных детях. К сожалению, правда, результаты были весьма сомнительного свойства - родные Врубеля постоянно сокрушались по поводу неприспособленности к жизни и бездеятельности младших Весселей. Но педагогическая теория обладала истинно поэтическим обаянием и, захватывая романтической приподнятостью над повседневностью, покоряя классицистической разумностью, вместе с тем была подчинена злободневности, "положительности". Итак, Вессель - позитивист, в котором "просвечивает" романтик и просветитель-классицист. Сама жизнь покажет сложную сущность сплава, составлявшего принципы Весселя. В начале 1880-х годов он изменит своей былой сосредоточенности на реальном, "позитивном", положительном и станет защитником классического образования. Тогда снова воскреснет неразрешимый спор "реалистов" и "классиков", отметит общественную мысль. Чрезвычайно сложно будут преломляться позднее и в сознании самого Врубеля все эти проблемы.

    Впрочем, уже теперь можно предсказать, что Миша не станет только слепым последователем идей Весселя. Достаточно вспомнить его высказывание еще в гимназические годы о Рафаэле и Дольчи и о несовпадении эстетического и этического совершенства: "...моральная сторона в человеке не держит ни в какой зависимости эстетическую..."

    Но, как бы то ни было, как раз в эту пору жизни в семье Весселя Миша Врубель занялся репетиторством. "Миша ходит в школу и дает уроки, - сообщал Петя Капустин в письме Анюте от 4 февраля 1875 года, - ...к нему приходит мальчик, которого он готовит в гимназию".

    И далее в том же письме Капустина: "Сегодня Миша был в театре и слушал Нельсон, от которой в страшном восторге и собирается даже поднести ей какую-то картину... Нельсон для него теперь предмет всех разговоров и помышлений". Добавим здесь: Христина Нельсон, гастролерша, покоряла тогда петербуржцев исполнением роли Офелии в опере Тома "Гамлет".

    Поклонение артистке... Врубель еще мальчиком, в Одессе, стремился к этому, жаждал этого. Теперь он уже не сможет без этого поклонения жить. Он будет искать возможности, пользоваться каждым поводом, чтобы утолить эту потребность. Не только сам концерт, который слушаешь с замиранием сердца, но потом - пройти за кулисы, поднести свой дар, выразить свой восторг. Испытать блаженное чувство, вызванное "нисхождением божества" к тебе, смертному, оказаться самому в ситуации, близкой к оперной. Нет, он не принадлежал к тем неказистым, неловким, нечесаным студентам, которые не знают куда деть руки в таких случаях, не могут произнести ни слова. Он испытывал довольство собой, гордился своей светскостью, изяществом, красноречивостью.

    И еще притягательной была сама артистическая атмосфера, эта блаженная атмосфера, в которой совсем иначе дышалось, чем дома, в университете, у Весселя, атмосфера, вся проникнутая эстетическим, игрой, что ему было необходимо как воздух. Недаром во время памятного визита к Арцимовичам его так коробило от "кислой", как он выразился, м-ме Арцимович и от барышень, "неспособных пожуировать настоящим". Он-то был способен пожуировать и радовался этой своей способности, чего нельзя сказать о родителях. Не так давно отец испытывал чувство облегчения по поводу того, что в сложном характере переменчивого мальчика, весьма склонного к резким скачкам настроения, кажется, торжествуют радость, живость, свет, красота над меланхолической задумчивостью и странной склонностью впадать в оцепенение. Теперь он озабочен тем, что Миша становится все более рассеянным, все менее усидчивым и серьезным.

    Даже в ту пору, когда экзамены "грозили своей страшной серьезностью", по собственным словам сына, когда все кругом кричало: "занимайся, занимайся", - он думал о студенческом бале, не забывал о музыке. Он обожал рассуждать на музыкальные темы. Благо, поводов было немало. Хотя бы знаменитая Патти, снова гастролировавшая в Петербурге, которую так мило высмеял Мусоргский в своем "Райке": "Ах, Па-а-тти, Па-а-тти-и..." Жорж Вессель, послушав "Севильского цирюльника" с участием знаменитой певицы, безапелляционно заявил, что "Патти - дрянь и "Севильский цирюльник" - тоже дрянь...". Врубеля позабавила ответная реплика невесты Жоржа по этому поводу, что, видно, "Севильский Демон" или "Севильская Юдифь", но мнению ее жениха, - лучше.

    Упомянутые столь язвительно оперы - тоже особая тема. Дело в том, что, как выразился Миша, "половина Питера перебесилась" в увлечении ими. Причина их успеха, по его мнению, в волнующем сюжете, прекрасно написанных либретто, потрясающей обстановке.

    Как же в итоге относится Миша к Патти, что он сам думает по поводу "Севильского цирюльника" и "Демона", а также тех .опер, которые иногда называют "жижицей, торопней, кабаком"?

    Он - за настоящую, подлинную музыку без спекуляции на сюжете...

    Характерен пафос эстетика, просветителя, которым одушевлен Врубель в это время. Он рвется к воинствующей деятельности на эстетической почве, он создает, стремится создавать вокруг себя атмосферу художественных споров, дискуссий. Кислым барышням семейства Арцимович он противопоставляет, живую молодежь в доме бабушки. "Теперь мы сообща заняты решением вопроса о значении и цели пластических искусств, - повествует он в письме родителям.- Для этого были la grand Comilee в Академии Художеств. Завтра идем таким же путем в Эрмитаж, сегодня вечером читаем Прудона о значении искусства для жизни, а в следующую неделю "Лаокоона" Лессинга: конечно, я в этих прениях чуть не один defend la cause "искусства для искусства", и против меня масса защитников утилизации искусства...".

    Итак, спорщики размежевывались на два лагеря со знаменами, на которых были написаны имена Прудона и Лессинга, и Врубель почти в одиночестве оказывался под знаменем Лессинга. Интересно, что он при этом характеризовал свою позицию как защиту "искусства для искусства". Если бы Лессинг, яростный борец на баррикадах революционеров-просветителей, подозревал, какой вывод сделают из его труда его потомки! Но эта ситуация - пример того, как видоизменяются во времени явления искусства. Врубеля привлекают идеальные эстетические нормы Лессинга их противоположностью пресловутой "пользе" и низкой прозе повседневности.

    Не была ли в ту пору такая позиция романтической, не романтизм ли это в классицизме?

    Таким образом, он не только главный "заводила" в художественных спорах и главный арбитр по вопросам искусства, но он уже утверждает свою эстетическую позицию и имеет мужество идти против течения.

    Впрочем, можно сказать, что эстетические взгляды Врубеля не отличались полной ясностью, его кидало из стороны в сторону. Кажется, что вкусы его еще не определились. Только очевидно было, что ему претили практицизм, упрощенность и категоричность суждений Прудона по вопросам искусства.

    Летом 1875 года мы застаем Мишу Врубеля в имении Починок Смоленской губернии, в семье сенатора Вера, женатого на племяннице композитора Глинки - Юлии Дмитриевне Вер, в качестве гувернера ее сыновей Николая и Бориса. Как попал он в этот дом? Возможно, через Весселей, которые были в родстве с Верами. Но нельзя не поразиться закономерности, с которой происходят в жизни Врубеля уже сейчас разные случайности. Поместье Починок, родовое поместье композитора Глинки, дышало воспоминаниями о нем, атмосфера была проникнута музыкой тем более, что сын хозяев имения серьезно занимался ею (в будущем он станет капельмейстером Большого театра, композитором, собирателем музыкального фольклора). Врубель репетирует Николая и Бориса в латыни и алгебре, обучает крестьянских детишек грамоте, печется о здоровье детей - добросовестно и даже рьяно исполняет свои гувернерские обязанности. И при этом не утрачивает своего артистического, исполненного иронии, шутки, настроения. Единственное сохранившееся письмо, адресованное Юлии Дмитриевне, покоряет емкостью и красотой языка, игрой мысли и чувства, мягкой иронией. В нем виден Врубель - педагог-эстетик. Он вносит в исполнение гувернерских обязанностей и строгую серьезность и основательность педагога-позитивиста и эстетическое начало, соответствующие его представлениям о воспитании гармонического человека.

    По-видимому, поездка Врубеля за границу - в Швейцарию, Германию, Францию, - состоявшаяся летом 1875 года, была связана тоже с семейством Бер. Что он мог тогда видеть - какие выставки, какие памятники искусства, архитектуры произвели на него наибольшее впечатление? Об этом мы можем только гадать...

    Возможно, что с семейством Юлии Дмитриевны Бер, племянницы не только композитора Глинки, но и певицы Л. Шестаковой-Глинки - друга Мусоргского и исполнительницы его романсов, связано еще одно дружеское сближение Врубеля...