Назад

Врубель

    "Отсутствие душевного и суетного заменяет мне моя работа", - писал он в одном из писем родителям. И он был действительно способен к полной аскезе, к отрешению. Он даже гордился этой своей способностью. Но по гордости можно заключить, сколь мучительно было отсутствие для него всего этого. И всякий раз порыв аскезы вызывал двойной силы потребность в "суетном" и "душевном".

    ""Меня ужасно интересовало видеть Катерину Петровну: она мне, юноше, была ужасно симпатична, да и с именем ее для меня связывается столько чудных юных воспоминаний, милая Одесса, море, гимназия, товарищество, оперетка, искусство, Клименко, первое представление Фауста! Видел ее, и она мне очень, очень понравилась; она мало изменилась; все то же прекрасное, немного страждущее лицо, все та же простая, застенчивая манера. Как бы хотелось вплести свое существование в это душевное и строгое. Она почему-то всегда мне напоминала впечатление от Лизы в "Дворянском гнезде"...". До сих пор живы в нем "голоса" Тургенева, до сих пор прекрасные женщины пленяют его чертами тургеневских героинь.

    "Жажда "вплести свое существование" в другое "душевное" будет сопровождать его всю жизнь.

    "Работа над "Натурщицей в обстановке Ренессанса" чрезвычайно сблизила, Врубеля с Серовым и Дервизом. В них Врубель обрел единомышленников. В это время он почти совсем покидает дома Папмелей и Валуевых ради семьи родственников Серова - Симоновичей. Следует ли его осуждать за то, что он не был постоянен в своих привязанностях? Быть может, это было связано не с холодом и равнодушием, как считал отец, а, напротив, с пылкостью, способностью увлекаться людьми, влюбляться в них, отдаваться всей душой дружбе, вкладывать в нее творческий элемент... Как бы то ни было, теперь он проводит регулярно все субботние вечера на Кирочной. В это время сам Серов и его двоюродная сестра Маша дают возможность Врубелю снова вернуться к его картине "Гамлет и Офелия", служа ему моделями.

    "Серов берется позировать каждый день по полтора часа. Женскую фигуру беру с одной из его двоюродных сестер (праздничное знакомство и надолго), страшно много интересного и впереди мерещится еще больше, теперь положительно не расположен рассказывать, длинно и не умею: как-нибудь в свободный часок, на масленой, а то вот 12 часов ночи и первые полчаса, что свободен в будни; суббота с 7 ч. до 1, 2, 3 ночи посвящается вкупе втроем посещению семейства тетушки Серова, где богатейший запас симпатичных лиц (одна из них работает с нами в мастерской моделей и музыки (мать Серова, приезжающая раз в 2 недели из деревни)".

    Глава семьи Яков Миронович, скончавшийся год назад, и его супруга Аделаида Семеновна были типичными шестидесятниками. Высокие стремления посвятить свою жизнь воспитанию, просвещению и лечению простых людей в России сблизили молодого студента университета и слушательницу женских курсов, определили затем их жизненный путь с первых шагов совместной жизни. Эти стремления повлекли их в Швейцарию, сначала за советом к Герцену, затем к известному педагогу, создателю новой системы воспитания детей - Фребелю. Детская медицина и детская педагогика - два поприща, на которых Яков Миронович и его жена Аделаида Семеновна трудились в течение ряда лет: он - детским врачом в одной из клиник Петербурга, она - в устроенном ею совместно с мужем детском саду - первом детском саду в России.

    Супруги издавали также журнал "Детский сад", а Яков Миронович написал еще и книги - "Учение об уродливостях" и "Основы гигиены". Непосредственно связанные с современным "позитивным" знанием, они пользовались в те годы большим успехом.

    Конечно, Врубелю - племяннику Николая Христиановича Весселя, недавнему репетитору и гувернеру - могли быть близки устремления семьи на педагогическом поприще, просветительские идеи дома, его связь с современными "положительными" воззрениями на жизнь. Но главное, разумеется, для него не в этом. Вся атмосфера дома - блаженная атмосфера женского очарования - обладала неповторимой тональностью, напоминая Врубелю что-то тургеневское, может быть, толстовское. Действительно, богатейший запас симпатичных лиц: Аделаида Семеновна, тихая, старающаяся казаться незаметной, но полная внутреннего достоинства и значительности, живущая по высоким нравственным нормам "категорического императива" Канта. И двоюродные сестры Серова Надя, Маша, Аделаида, Варя и приемная дочь Симоновичей Леля - прелестные, очаровательные каждая по-своему. В самом тоне письма, в котором Врубель рассказывал сестре о новом знакомстве, чувствовалось, что он захвачен, что он предчувствовал и надеялся, что ему мило не только тепло этого дома, не только дружеское участие и дружеское понимание сестер и хозяйки дома, но виделось нечто большее: что-то витало здесь в воздухе... Его оба товарища явно уже были пленены очаровательными девушками, и протягивались какие-то нити, завязывались какие-то отношения, которые придавали каждой встрече, каждому посещению какой-то глубокий и сложный подтекст.

    Врубелю особенно нравилась Маша - сероглазая, с крупными, но мягкими чертами. Может быть, их дружбе способствовало и то, что Маша ревностно рисовала и мечтала стать скульптором.

    Обычно субботние вечера начинались с рисования за круглым столом под удивительной, спускавшейся с потолка большой керосиновой лампой под матовым абажуром, вокруг которой суетилось множество амуров из белого черненного металла.

    Врубель очень ценил возможность воспользоваться "богатейшим запасом симпатичных лиц" как натурой, любил работу с натуры рядом с Серовым. Рисование за этим круглым столом напоминало турнир. Два противника - короткопалая, но упорная рука Серова, с напрягшейся мышцей под большим пальцем, с удовольствием вычерчивающая линии-контуры, довольно верно, но, с точки зрения Врубеля, вяловато, и его рука, большая, может быть даже слишком большая, грубоватая рука, которую он особенно остро чувствовал . как подвластный ему инструмент, с волевым напором прокладывающая линии, твердые, целеустремленные. Он ощущал свою волю тем более остро и испытывал от нее удовольствие, что серо-голубые глаза Маши неотступно следили за его рукой и она уже подражала ему.

    Здесь снова много времени отдавалось и музыке. Зачастую сопровождались рисовальные сеансы игрой Маши и Нади в четыре руки или пением Дервизом романсов П. И. Чайковского, А. С. Даргомыжского, Р. Шумана, Ф. Шуберта - дилетанским, но музыкальным (видимо, сказывалось близкое родство его с певцом-тенором).

    А с приездом матери Серова из деревни в доме, можно сказать, царствовала музыка. Валентина Семеновна давала целые концерты. Программа включала как произведения великих классиков, так отрывки из творений ее мужа - композитора А. Н. Серова, в том числе из оперы "Юдифь", от которой, как в свое время выразился Врубель, "перебесилась половина Питера". Наконец, проигрывала Серова на рояле свою собственную новую оперу - "Уриэль Акоста". И эта опера романтическим содержанием из средневековой жизни и судьбой ее героя настолько затронула Врубеля, что он согласился исполнить эскиз декорации к пятому действию: "...ученики, пришедшие за трупом побитого камнями Акосты, выносят [его] из развалин по тропинке вниз с холма, вдали Антверпен; брезжит утро" - так описал задание Врубель в письме к сестре.

    Что же произошло? Почему он так и не написал этот эскиз, над которым честно трудился?

    Но он настолько сблизился с Валентиной Семеновной в эту пору, что ездил к ней в деревню и собирался проводить там целое лето. Как он позднее признается, его на время искренне увлекли "идеальные воззрения на жизнь" Серовой, желание сеять Доброе, Вечное в народе с помощью искусства.