Назад

Врубель

    Стремлением к Доброму, Вечному, верой в искусство была пронизана вся атмосфера в доме на Кирочной. Кроме музыки любимым развлечением здесь в субботние вечера было чтение вслух. Русские сказки, собранные Афанасьевым, "Ундина" Жуковского в старом издании из библиотеки Серова-композитора и много других книг было читано, и не один раз. Однажды Врубель принес малышам Симоновичам в подарок сказки Андерсена, и они составили программу многих вечеров. Врубель сам прочел тогда вслух сказку "Соловей", и эта сказка и ее исполнение взволновали всех слушателей и его самого. Различие между настоящим и искусственным соловьем, между подлинным искусством и фальшивкой - в этой сказочке воплощена проблема, которая будет кровно интересовать его всю жизнь. Какое высокое, возвышенное и вместе с тем жизненное представление об идеале у этого прекрасного сказочника!

    Совсем иное настроение у всех вызвала другая книга, принесенная им, - альбом шуточных рисунков современного художника В. Буша. Многими вечерами под всеобщий смех рассматривали ее и дети и взрослые. Не под влиянием ли зарисовок Буша исполнил Врубель шарж о веселых похождениях троих друзей (самого автора рисунка, Штукенберга - брата невесты Саши Валуева и Бендера) во время загородной прогулки в Павловск? Этот набросок - редкий пример юмора в искусстве Врубеля, видимо необходимого ему. Кстати, нельзя здесь не упомянуть, что Миша Врубель был в некотором роде родственником Козьмы Пруткова (через жену Виктора Антоновича Арцимовича, урожденную Жемчужникову).

    Особенное же удовольствие обитателям дома и гостям доставляли игры в обширном зале с сдвинутыми по субботам и нагроможденными друг на друга партами. Серов, прекрасно чувствуя и шутливо обыгрывая своеобразный склад своей коренастой фигуры, забравшись наверх, перевоплощался в шимпанзе, почесываясь по-обезьяньи, скача с необыкновенной ловкостью по партам и прыгая с них вниз; не хуже представлял он, прикрепив большую бороду из бумаги и пересыпая речь прибаутками, масленичного балаганного деда с Марсова поля.

    И Врубель с упоением отдавался той же игре, костюмируясь, преображаясь, выступая в роли фокусника. Он угадывал вопросы, написанные на спрятанных в цилиндре бумажках, и давал на них ответы, упиваясь реакцией озадаченных, пораженных зрителей. Он был очень пластичен в движениях, и повадки фокусника казались совершенно естественными для него. Этому цирковому амплуа также соответствовали его чрезвычайно легкая, пружинистая походка и привычка прищелкивать пальцами во время хотьбы или вращать рукой для упражнения.

    Одним из любимых номеров концертной программы Врубеля было исполнение итальянской песни "Сайта Лючия". Он принимал картинную позу итальянского гондольера и пел, имитируя жестом игру на гитаре. Здесь было серьезности и легкой иронии - в равной мере, особенно когда он воспроизводил ту же арию в исполнении уличных шарманщиков, мобилизуя снова в помощь голосу жест.

    Его самого, не говоря о зрителях, очень позабавило его собственное преображение в Красную Шапочку. Детский вязаный беретик и фартучек кого-то из маленьких Симоновичей и наивное выражение на его грубоватом лице умудренного опытом мужа... Как он остро ощущал контраст "обличья" и сути, как ум ело его обыгрывал!

    Шутка, игра захватывали здесь всех.

    Восхитительная поездка в зоологический сад всей семьей с умилительными малышами Симоновичами. В этой прогулке героем был Серов, с детским восторгом разглядывавший животных, дразнивший их, чтобы выявить их особенные повадки. Все они наслаждались не только лицезрением зверей, но радостно разглядывали друг друга и обнаружили сходство каждого с тем или иным животным. В частности, все единодушно отметили, что Врубель похож на ламу - строением лица, формой носа, маленьким размером головы.

    Постоянное шутливое веселье вдохновило Врубеля еще на один шарж - изображение прогулки на санях, организованной Дервизом, который одолжил у своего отца, члена Государственного совета, его отличный выезд и предвкушал доставить своим друзьям, особенно девушкам, удовольствие быстрой ездой по снежной дороге. Врубель не пожалел красок в этом шарже! Зелено-синие лица дам, скрючившихся от холода, он сам в тощем пальтеце и Серов в нахлобученной шапке были воплощением страдания. Им противопоставлялся облаченный в роскошную теплую шинель правоведа Дервиз, вальяжно раскинувшийся в санях, - единственный наслаждающийся этой поездкой.

    Так они шутили друг над другом, иронизировали, играли.

    Эта семья заворожила Врубеля не только душевным теплом, уютом дома, но манящей атмосферой многозначных душевных отношений, которая здесь царила: Серов и Леля, маленькая "белоснежная" Леля с острым вздернутым носиком, похожая на голландку в своей чистоплотности, Дервиз и Надя... И Врубель для себя предчувствовал возможность особенных отношений в серых, смотрящих серьезно и по-детски распахнуто глазах Маши. Он теперь с нетерпением ждал субботы, этих блаженных вечеров на Кирочной, этих встреч с очаровательными сестрами, этого упоительного, невыраженного, неоформившегося романа.

    Был ли он на самом деле влюблен или убеждал себя в этом, заколдованный возникшей здесь любовной атмосферой?

    "Эти глаза меня погубили", - сказал девушке несколько патетически и многозначительно Врубель, оказавшись с ней рядом у книжной полки. Ему нравилось говорить загадками, намеками, он словно сам стремился запутать свои чувства и эмоции, окутать их покровом, одеть в причудливый костюм. Ему доставляло удовольствие интриговать Машу и себя и немного при этом лицедействовать. Но милая Маша... Врубеля в самом деле бесконечно трогала эта девочка, грели отношения с ней, и так приятно и важно было приобщать ее к ощущению сложности и тонкости человеческих связей, озадачивая туманными репликами!

    Поездка к матери Серова в деревню. Вагон третьего класса, душный и жаркий, дремлющий Серов и рядом бодрствующая пара - Маша и Врубель. Врубель, который, увы, тщетно пытается превратить простое дружеское расположение в многозначную душевную связь с "подтекстом".

    "Михаил Александрович сказал мне: "а я нахожусь в положении Левина", - вспоминала Маша. - Я с добросовестностью начала припоминать - что это за положение Левина в романе Толстого. Прочитав "Анну Каренину" два года тому назад, когда мне было шестнадцать лет, у меня в памяти остались на первом плане моральные несогласия, бывшие у Левина в его деятельности в деревне, - несогласия с совестью. Мне представилось, что Михаил Александрович о них и говорит, что он, такой одаренный художник, не может совместить свой взгляд на искусство, свой предстоящий ему путь со взглядами общества и что дорога ускользает у него из-под ног. Мне стало жалко его, и я старалась его в этом утешить.